Мир Андрея Поздеева

Коллекция фотографий «Мир Андрея Поздеева» создана в 2007г. Благодаря финансовой поддержке Фонда Михаила Прохорова и фотостудии «ФотоПроЕнисей», пленки 70-80-х годов были оцифрованы, напечатаны и оформлены в рамы (всего 60 шт. 50х70).
На снимках художник предстает в разные периоды своей жизни и творчества: в мастерской, среди друзей, в домашней обстановке. Особенно ценны снимки сделанные в 70-х годах на Красноярских Столбах, когда художник создавал свою знаменитую «Калтатскую серию» картин.
Фотографии дают зрителю возможность глубже понять личность художника и разрушить стереотип о «городском чудаке» с зонтиком и этюдником на плече. Мы надеемся, что с помощью этой коллекции зрители увидят Каким был Андрей Поздеев.

«Улыбка Андрея». 1970 год.
Андрей был очень артистичным.  Как он сам не раз шутил: «Если бы не художником, то клоуном бы точно был…». Валя, по-учительски, одергивала его.«Я не хочу, чтобы у меня муж вел себя как шестиклассник» - строжилась она. 
Да он был просто артист! И это помогало ему иной раз прикрыть себя от того, что ему было напрочь не нужно, а то и опасно. Он тонко чувствовал ситуацию и, несмотря на этакое добренькое поведение, мог дать довольно жесткий отпор, словами, конечно, и еще какими!  «Андрей был разным» - ответила на вопрос Валя, когда ее спросили, каким был Поздеев.
Есть фотография, где Андрей без какой бы то ни было маски или ширмы. Он открыт…особенно в 90-е годы, когда в нем проявились мудрость, усталость и непостижимая печаль. А пока он солнечно смеется, простой такой. «Кеша» - так прозвали его некоторые друзья – художники из Союза.

 «За чашкой чая». 1970год.

Все было очень просто в их жилище на Красноярском рабочем 107а. Квартира на первом этаже, сюда они переехали из барака в 60-е годы.  Все самое необходимое: стол, стулья, две кровати, стеллажи с книгами от потолка до пола в две стены. Андрей был невероятный аккуратист, и Валя тщательно следила за чистотой их скромного жилища, создавала уют   для Андрея.
Вот он пьет чай перед тем, как ехать в мастерскую Дома Художника. Настроение благодушное.  Окружен подарками: расписными чашками, плошками, вот супница на шкафчике, меж стекол которого большой портрет Андрея. Я шутил, что он похож на певца Эдуарда Хиля, особенно улыбка.
Сейчас Андрей допьет чай, соберется, поедет на трамвайчике за три копейки на левый берег через Енисей, а после пройдет пешком до Дома Художника, где его мастерская и где он будет работать с полной отдачей.

 
А.Г. Поздеев  на этюдах на «видовке». 1970 год.

Видовка или «опупок», как называл эти места Андрей. Это выступающие из леса  обрывистые склоны гор с видом на ложбину, где бежит, петляя, горная речушка Калтат. Как объясняют,  по-тюркски, это означает «говорящий, гремящий камнями». Андрей почти всегда, когда приходил в эти места, делал один два этюда в разное время года, особенно осенью. Огромные ватно-волглые столбы испарений, поднимающиеся над Калтатом и шлейфами уплывающие из долины в небо, приводили Андрея в возбужденно-творческое состояние – он торопился захватить «пары», работал быстро и страстно,  и не дождь и не ветер, налетающие из долины, не могли ему помешать писать этюды этих великолепных видов, позднее названных «Калтатской серией» Андрея Поздеева.

 «В мастерской с Валей». 1986 год.

Они встретились в школе работающей молодежи. У молоденькой учительницы Валентины Михайловны Крючковой все ученики были старше ее. Многие прошли войну. Она звала их по имени – отчеству. И только Андрея Поздеева все звали просто Андрюшей.
Перед праздником 7 ноября 1955 года  Андрюша вдруг принес учительнице картину с надписью: «Человеку с большой душой и милыми привычками от упрямого школяра, не знающего русской грамматики». На картине были нарисованы крыши старого Красноярска на фоне очень светлого весеннего неба. Он доказывал ей, что картина очень хорошая, была на большой выставке.
- Андрюша, если вам так дорога эта работа, зачем вы мне ее дарите?
- А вы мне еще дороже, Валентина Михайловна.
- Знаете, Андрюша, вы мне тоже очень нравитесь.
- Ну вот, закончу десять классов, и поженимся.
(В.М. Поздеева).

С 80х годов до конца 90х Андрей был серьезно увлечен философской литературой, наверное, это нужно было для работы над огромными холстами, то, что потом назвали «библейской серией» А.Поздеева. Валя к таким увлечениям Андрея относилась настороженно. Еще бы! А вот газеты и журналы читала ему. Иногда вот так просто - прилегла на диванчик, он сел рядом, слушает. И болел  и мучился, находясь в ясном сознании, и выдохнул последние слова «бумагу положите со мной». Все на этом маленьком диванчике под лестницей в мастерской.

"В тюбетейке и халате". 1986год.

На 60-летие Андрея его давняя, с 60-х годов, натурщица Ольга прислала из Узбекистана подарок: халат и тюбетейку.
Друзей собрался круглый стол, Андрей с удовольствием демонстрировал наряд, он ему очень нравился, был просто к лицу. Восторгу не было предела, когда Андрей своим неповторимым фальцетом спел песню "Хазбулат удалой" изобразил яркую пантомиму соответственно содержанию. Все это было очень уморительно, Андрей был великолепен.

«На этюды». 1970 год. 

Конец октября 1970-го года, заповедник «Столбы». Кузьмичева поляна, насыпная избушка с нависшими над крышей стволами-ветвями кедра, черемухи, сосны. Андрей приходил сюда из города, часто с ночевками, много и размашисто писал, безжалостно уничтожал в вечернем костре большую часть написанного за день.
Из трех-четырех написанных картонок 50*70 см оставлял одну-две, укрепляя их на потолке избушки, чтобы просохли до ухода в город. Много он написал картин в этом «благословенном», по его словам, месте. Одна из чудных картин с таинственным названием «Здесь живешь ты» посвящена этим сказочным местам.

  

«Андрей с Жуковским у избушки на Кузьмичевой  поляне». 1976 год.

 Попросил их попозировать «по-старинному». Андрей сразу же нашелся, как сесть. Володя,  юный и безмятежный, оперся на  плечо Андрея, (это сейчас он суровый профессор, а тогда просто Володя).

Они дружески общались, вели меж собой нескончаемые беседы философского свойства, им было интересно друг с другом. Андрей ценил и берег эти отношения. Они были единомышленниками в области искусства, доверяли друг другу размышления и сомнения, находки и открытия, каждый по-своему, «каждый со своей колоколенки», как пошучивал Андрей. Здесь их интересы взаимно и плодотворно соприкасались, обогащая каждого.

«Грунт по Поздееву» 1986 год.

Большой грунт затевался обычно в декабре, чтобы к Новому году, за неделю до него, все закончить. К концу этого дела Андрей уставал, особенно это было заметно в последние годы. Но как он весь светился после, когда все было окончено, холсты подсохли, рейки в углах сняты, закрайки обстрижены, и холсты были рассортированы по размерам. Я окантовывал несколько штук, Андрей радовался: 
 - Смотри, какой шик, - возбужденно восклицал он, проводя ладонью по белой фактуре еще пахнущего грунтом холста, - хороший, хороший, - ласково поворачивал он его во все стороны. – Гляди, и писать ничего не надо, сам по себе живет, холст-то, ах какая прелесть, - все оглаживал он его. Это большое количество готовых холстов Андрей называл «заделом» на будущую работу в следующем году.
Но такое было в конце, а начиналось все сверх тщательно. В некоторые моменты это походило на что-то ритуальное. Важно было не перетянуть холст, но и слабая натяжка исправлялась, и чтобы плетение холста по рисунку выдержалось ровно, без затяжек. Ткань крепилась гвоздочками по торцу подрамника, и однажды художник Рыбаков, сосед, зайдя, посоветовал: 
 - Вы, ребята, неправильно делаете, холст нужно запускать на изнанку подрамника, на 4-5 см, так за рубежом требуется…

На что Андрей ворчал, что он о загранице не думает, а экономить холст привык. Выкраивался каждый кусочек.
- На чем только не доводилось писать, - рассказывал он. – В молодые годы, где его, хорошего холста, взять можно было.  Грунтовал, как мог, бортовку, перкаль, ткань для простыней. ДВП, когда появилась, пробовал, но тяжелая основа получается, грубая, без души, а вот на картоне, фабричном, для живописи, много писал, с 50-х годов и до сих пор.
Но вот холсты натянуты, их много, разных размеров. Вот эти тщательно подготовленные к живописи холсты и доставляли Андрею особую радость, этот задел для работы на будущее, которым Андрей жил всегда.

«По лестнице вверх и вниз». 1982 год.

 Только Андрей мог ловко и шустро взобраться по лестнице к стеллажу, на котором хранились работы разных лет. Он перебирал их и, когда подавал вниз, покрикивал: «Не продави холст с изнанки, держи  крестовину пальцами, от кулака вмятины остаются. Раз продавится, два, а после красочный слой осыпаться будет…»

Мало кому доверял залезать наверх к холстам. Целая наука была составить их правильно, лицом к лицу, по размерам, по темам. Андрей до последних лет делал это с присущей ему тщательностью и любовью к холстам.

«А что, махнем на «Дикие?» 1970 год.

 Утром собрались так же, как всегда: Андрей с рюкзаком, там еда на день, термос с чаем два литра, теплое белье, носки новые шерстяные, две кружки, коробка с уймой лекарств, «поноска» - как он ее называл, то есть носимая все время.
В этой «поноске» было все на всякий случай, полная аптечка. Были разные успокоительные средства, сердечные капли… Поглощалось все это активно и, наверное, помогало выйти из скверного состояния, в котором Андрей себя периодически находил.
Вышли на каменную гряду, и перед нами открылась панорама этих знаменитых «Диких».
Сидели некоторое время, замерев, потрясенные настоящим таежным пейзажем из сосен, елей, пихт, берез, осин и особенно мужественных кедров. И во всем этом великолепии над плотно подступившими лесами в нескольких местах до горизонта нависали  могучие сизовато-черно-оливковые монолиты гранита.
- А филин-то, каков, как кусок скалы на сосне, а как он башкой вертел, а олени, как они стронулись, как в замедленной съемке, - смаковали мы виденное, сидя после похода у печурки в избушке.
- А от «Столбов» это ничего, что я не написал там, в мастерской сделаю, есть задумка, главное побывали там, насмотрелись, давно хотел.

 «Мусор нигде не оставлял». 1970 год.

 Изодранные куски картона, тряпки в красках, Андрей никогда и нигде не оставлял: или в костер, или до мусорных ящиков в городе. Следы пребывания, оставленные иными маэстро в виде испачканных камней: кисти вытирали, тряпок, флаконов, приводили Андрея в негодование. Таких пачкунов подальше от заповедника держать. Он, казалось, вполне серьезно, говорил, что «дух леса» не допустит поганца в эти места. Так оно и было, не видели мы, чтобы кто-то писал пейзажи в окрестностях поляны, на видовках, у «Ермака», на Китайской стенке. Да и не так-то просто написать, нарисовать эти удивительные места. Сколько же Андрей переписал здесь, а сколько уничтожил. А какой чистке он подверг папки с рисунками позднее, сколько убрал, по разным причинам, ему одному ведомым.

 «Зубами не отдерешь». А.Г. Поздеев на этюдах. 1970 год.

Он приладил картон на этюдник, надавил красочек в масленку, налил растворителя, мало того, перед началом работы Андрей большой кистью прокрывал эмульсионный картон копаловым лаком. И быстро писал по «сырому», используя акварельный эффект. В таких замесах краска держалась на картоне прочно, сочно. «Зубами не отдерешь!»- говаривал он.
Еще летом этого года я видел, как он упорно что-то менял, от чего-то освобождался, от «давления натуры» что ли…Мне, по молодости, да и другим, наверное, было непонятно, чего он хотел, чего добивался. Он искал…
Андрей устраивается на поляне,  пишет час, второй. Валя, жена Андрея, недалеко читает, я акварелю. Вдруг -  крики, ругань. Подходим -  картон записан сочными красочными пятнами, видно, что это от поляны, цветов, разнотравья, что-то почти абстрактное. -Чего ты ругаешься, хорошо же!
- Да что хорошего в киселе этом сладеньком.
 Андрей со злостью ломает, гнет картон, бросает его на траву, порвет сейчас.
Я выхватил, стал расправлять, разлипать. Андрей чистит кисти, палитру, продолжает ругаться, взглянул на расправленный картон.
-Вот это и  то лучше, чем я написал.
На картоне, после отлипа, образовались неожиданные разводы цвета и формы. 
- Вот бы и оформить в раму, - неосторожно предложил я.
-Ты что. Издеваешься, это же чистая случайность. В костер эту яичницу -  и все дела.
Надо сказать, «такие дела»  я отказался делать сразу, в первые месяцы  знакомства,  отшутившись, что мировое искусство не простит мне таких актов вандализма. Он же наступил ногой на картон и разорвал его на части. На расспросы, зачем он нещадно уничтожает картон, на котором еще и писать можно, Андрей объяснил, что тащить в мастерскую испорченные работы он не хочет, а оставлять в избушке - «упрет кто-нибудь для целей неизвестных».
- Но были вполне законченные этюды, хотя бы те, где лес- горы на горизонте вплавляются в небо, - не отставал я.
- А…, - Андрей отмахнулся. – Это заученный приемчик, я его много лет пользовал.
Прокрою картон лаком,  и на «тройнике», по непросохшему, как жахнешь, вот оно и заплывает.  Поначалу аж в дрожь бросало, акварельный приемчик, сколько эксплуатировать можно, надоело! Стараюсь пачкать по-своему, получаю шишки, но это мое дело. Сам завариваю, сам расхлебываю, - поставил точку в разговоре Андрей.

 1986 год. «Артист приехал»

В школьные годы Панкратов с младшей сестрой переехали с Алтая в Кузбасс. В шахтерском городке мы учились в 7х, 8х классах, нескучно общались. Саша дружески мучил меня своими стихами, творя их по ночам.
В 1986 году, будучи уже известным актером кино, он приехал в Красноярск на премьеру фильма «Зимний вечер в Гаграх». Я познакомил его с Андреем, они подружились, пробеседовали всю ночь в мастерской.

Панкратов привез из центра такие настроения, которым мы здесь, в Сибири, еще остерегались высказывать
- Что он говорит, что говорит! - с веселым изумлением тихо восклицал Андрей. Потешались по поводу возможной «прослушки» в мастерской, ее Андрей почти всерьез предполагал:
- Чем черт не шутит!...
Только что прошла его персональная выставка в Союзе, где попытались по старинке, по словам Андрея, «посечь» все за тот же пресловутый формализм. Время тогда называлось «перестройкой», и неизвестно было, чем все это могло закончиться. Андрей шутил:
- Живем в лесу, молимся колесу, тележного скрипа боимся. А тут Панкратов с громким обличением режима.
- Как лучик света, - говорил потом Андрей, - весь открытый, ни за что не прячется. Но по-иному не было бы его, Панкратова.
После этого знакомства Саша бывал в мастерской Андрея в разные годы, встречи их всегда были яркими и веселыми. Ему Андрей в первый день знакомства подписал и подарил большой холст с горящими цветами.    

1992 г. "Николай Ткаченко у Андрея Поздеева" 

Андрей Геннадьевич Поздеев и Николай Григорьевич Ткаченко. Эта встреча определила много в их судьбах. Они познакомились в августе 1990 года. Н.Г. Ткаченко организовывал галерею российского искусства на Хоккайдо и собирал для выставки картины сибирских художников.
Так судьба привела его в мастерскую Андрея Поздеева.
- Трудно говорить о первом впечатлении, но испытанное ощущение можно сравнить с состоянием путника, перед которым в пустыне неожиданно возник оазис, - писал впоследствии Николай Григорьевич.
Они не могли не сойтись.
Оба были художниками, оба выросли вне столиц и познали своей кожей жизнь такую, как она есть - грубую, жестокую и все-таки прекрасную. Оба ненавидели агрессивное хамство и серую посредственность.
Оба были очень щедрыми людьми, всегда первыми приходившими на помощь.  
Виктор Леонидов

 «Есть такой постулат: произведение искусства это тоже товар, но если относится к нему как к товару, оно перестает быть произведением искусства. Я много раз пытался как-то апробировать на себе этот постулат и не нашел ему никакого возражения. Казалось бы, ну почему бы не продать часть работ Андрея Геннадьевича, не заработать какие-то деньги, чтобы пустить их в те же новые издания и выставки. Да по очень простой причине: поколение современников было лишено возможности быть потребителями этого эстетического материала».

Николай Ткаченко из фильма С. Зайцева "Под знаком Поздеева".

1997 год. «Володя, сходи за сигаретами»

В 70-е годы как-то Андрею принесли небольшие фотографии на какие-то документы.
- Подпиши, - попросил я, - на память.
- Зачем, в честь чего, - отнекивался Андрей.
- В честь дня Парижской Коммуны, - пошутил я.
На фото, где Андрей молодой с ершиком волос, аккуратненький такой, он написал: «Володе от меня. Андрей Поздеев. С чувством в день Парижской Коммуны. Будь! Будь! 18 марта 1974 г.»
Этот портрет молодого Андрея имеет разные выражения сторон лица и смотрит разным взглядом: ироническим, грустным, требовательным.
В 1997 году показал ему фотографию с названием «Володя, сходи за сигаретами». Шутя перефразировал картину Кончаловского «Миша, сходи за пивом». На фото Андрей просит:
- Не в службу, а в дружбу, сходи за сигаретами, - деньги подает. «БТ» сигареты курил
- Моими руками здоровье себе подрываешь, - пошутил я.
- Не ругайся, и Вальче не говори, я всего 5-7 за день выкуриваю.... Фотографию он долго разглядывал, даже в лупу изучал.
- Чего ты там рассматриваешь, Андрей?
- А вот смотрю, как ты смотришь на меня.
- И как же? Как же? Андрей выпучил на меня глаза за очками:
- С любовью, вот как!
- С какой такой любовью ? - не отставал я.
- С неподдельной! - крикнул мне Андрей. И мы расхохотались. Так оно и было, и я рад, что Андрей это отметил.

Персональная выставка в галерее им. В.И. Сурикова.  1996 год.

На одном из пригласительных на выставку Андрей написал: «Здравствуйте, семейство Вагановых. Кланяюсь, Андрей».
Как-то я начал высказывать сожаления, что в настоящую живопись не пошел , Андрей категорически остановил мои рассуждения:
- Ты же сделал честный выбор, Вовка! Ты выбрал семью, а это, сам знаешь, непреходящие ценности. Художник - получится ли, это еще вопрос! А покрутись, как белка в колесе, поставь детей на ноги, сохрани семью, себя сохрани, ты нужен семье в первую очередь. И, слава Богу, у тебя это получается. И нечего воображать из себя что-то необыкновенное. Все мы обыкновенные люди. Не получилось у меня иметь детей: и болезни, и какой из меня добытчик...
Вот так он вполне категорически меня вразумил.
Андрей был великодушным и честным человеком. Своим добрым отношением он помогал нам жить и продолжает помогать, оставаясь в наших душах.

Владимир Ваганов. Из сборника "Мир Андрея Поздеева"

                         ВВЕРХ>    ВСЕ ЭКСПОЗИЦИИ>    НА ГЛАВНУЮ>