Думаю, время сформирует некий хрестоматийный образ А.Г. Поздеева. Вряд ли можно направленно повлиять на этот процесс, но хочется, чтобы запечатленный образ более соответствовал тому живому человеку, которого мы знали. Только дело-то в том, что разные люди знали его по-разному, и никто не имеет «лицензии» на абсолютное понимание другого человека. В этом весь смысл неповторимости, в этом правдивость мысли, что вместе с человеком погибает целый мир. В противном случае все обо всех в истории было бы предельно ясным. С полным пониманием этого я отношусь к написанному. Не претендуя на какое-то особое знание (оно у меня отрывочное, в высшей степени субъективное), все-таки хочу сказать несколько слов о ставших известными оценках творческой личности художника, оценках, которым опыт моего общения не находит подтверждения.
12 января 1999 года галерея «СИТИ» в редакции журнала «Наше наследие» отметила полугодовую дату кончины Поздеева. На уютной камерной выставке десятка его работ было сказано много добрых и теплых слов. Очень искренне, с большим желанием заглянуть в глубины души художника выступила искусствовед Г. Кушнеров-ская, на протяжении трех десятилетий посещавшая Сибирь и мастерскую художника. Вне всякого сомнения, слова несли безгранич-ное уважение и любовь к Андрею Геннадьевичу. Выступавшая подкрепляла свои оценки фрагментами из Библии, и чувствовалось, что все сказанное ею пережито.
Тем не менее, среди этих веских слов прозвучали две мысли, которые я хочу поставить хотя бы под сомнение.
Первая - о том, что художник был трагической фигурой. В подтверждение приводилось и его постоянно напряженное материальное положение, и сложные отношения с Союзом художников, и ограничение возможности выставляться.
Все это верно, но верно и то, что сам Андрей Геннадьевич трагической фигурой никогда себя не ощущал. Более того, он считал себя счастливым человеком, потому что мог свободно работать, имел материалы, мастерскую, учеников, друзей. Не был подвержен зависти и тем более злобе. Его неудовлетворенность больше всего относилась к самому себе. Он в полной мере наслаждался радостью созидания и достигнутого преодоления. Мне он представляется одним из самых счастливых людей, которых я знал. И самое главное - этими чувствами пронизан весь мир его созданий, где есть место всем оттенкам человеческих чувств, но нигде вы не обнаружите присутствия враждебности внешнему миру, намека на вопль «ужо тебе!», противостояния на грани отчаяния.
Вторая мысль касалась творческого развития художника. Упоминался некий, связанный с внезапным откровением поворот в его творчестве, в связи с обращением в 80-х годах к проблемам мироздания, библейским и евангелийским мотивам.
Мне кажется, это неправомерное использование классической схемы внезапного религиозного прозрения. Скорее всего и сама эта схема не столь проста. Если иметь в виду путь избрания Богом, то следует предположить некую предопределенность выбора «по делам твоим». Ведь только «дела» отличают избранника от других. Если же иметь в виду, что благодать равно распространяется на всех, то тем более встреча с Богом происходит как результат внутренней работы души избранника.
Круги развития художника очевидны, но это не значит, что переход из одного круга в другой - полная потеря прошлого. Путь синтеза в познании шел по отчетливой классической спирали, но с экспоненциально прогрессирующим шагом витков. Может, именно поэтому, по дистанции отрыва последнего цикла могло создаться впечатление, что этот цикл не имеет ничего общего с началом спирали. Но восстановите спираль - и она удивит красотой единства и соразмерностью модулей звучащих расширяющихся пифагоровых сфер.
Конечно, всегда существует таинственно-мистический момент рождения нового качества и, похоже, в этом - сакральное объяснение всякого творчества. Представший перед нами труд художника Поздеева дает прекрасную возможность исследовать эту мысль.
Вадим Серебренников Москва, 2000-2001 гг.
