Раковина

Конец семидесятых годов, откуда происходит эта раковина, связан с одним из интереснейших проектов, который мне поручили – горно-металлургического комбината Кастельянос на Кубе.

В мае 1977 г. с группой специалистов я оказался в, наверное, самой красивой части Кубы – самой западной провинции Пинар дель Рио. С нагорной части месторождения, в каких-то десяти – двенадцати километрах в ярчайшем свете тропического солнца открывается великолепный вид на океан, на берегу  - домишки и хижины маленького городка Санта Люсия, в котором от силы тысячи две жителей. Весь мир вокруг вылеплен чистейшими, глубокими красками – небо, мангровые заросли, пальмы, сосны, изумрудные плантации табака.

Более десяти лет связали меня с этими местами и людьми, общая работа  и быстро пролетавшие дни отдыха. Лучшим подарком кубинских друзей была организация воскресных поездок на остров Мегано, одиноко выступающий на далёком океанском горизонте. Рано утром, по холодку, запасшись необходимым мы добирались по единственной улочке Санта Люсии на причал мимо единственного неказистого кинотеатрика с громким названием «Боливия», мимо единственного ресторанчика с примыкающей к нему танцплощадкой, куда собиралась молодежь даже из далёкой округи, возвращаясь за полночь весёлыми группами до своих деревень в кромешной тьме вдоль ночных дорог. перед входом на территорию порта на аккуратно клумбе маленькой площади – скульптура Матери – женская фигурка высотой метра в полтора. Вооружённые пограничники тщательно, по паспортам пересчитывали группу, сверяясь с какими-то бумагами. А потом с их же военного причала, предназначенного для единственного патрульного катера, на этом же катере мы отплывали на необитаемый (за отсутствием туристов) остров Мегано.

Километровый пляж мельчайшего белоснежного кораллового песка с единственными следами морских черепах, отложивших яйца в аккуратных кучках песка недалеко от берега, целый день принадлежал нам. Недалеко, со стороны открытого океана, располагался Большой риф, не позволявший редким океанским судам подходить к причалу Санта Люсии. Став на якорь в десяти милях от берега они передавали груз местной флотилии.

Вот в этом-то Большом рифе и были выловлены раковины. Их красота очаровывает. Можно долго любоваться совершенством их форм, нежнейшими оттенками перламутра, сохраняющими розовые цвета как бы самой жизни, и, в самом деле, пришедшей из океана. Их разновидностей тысячи, в чём можно убедиться, осмотрев собрание раковин в здании Капитолия в Гаване. Это какой-то фантастический мир гармонии совершенных форм творения.

Можно понять моё желание увезти подобное чудо с собой на родину. Это оказалось непростым делом, поскольку требовалось специальное разрешение. Кубинские друзья собрали мои раковины и отвезли их к каким-то экспертам кубинской Академии наук, где и была получена официальная бумага с печатями…

Осенью 1981 г. Андрей Геннадьевич остановился у меня в Москве, специально приехав на выставку «Москва-Париж» в цветаевском музее. Пожалуй, это была первая выставка такого масштаба, щедро показавшая многогранность культурной жизни бурной первой половины 20-го века. Только несколько посещений подряд позволяли осмыслить и прочувствовать всё показанное. Огромные очереди не иссякали на Волхонке и только какие-то бумаги Союза художников и Андрея позволили мне вместе с ним бывать на этом празднике искусства.

Андрей был в полном восторге до тех пор, пока не устал. Казалось, ничего не осталось без его внимания, многое вызвало живой отклик. Много и интересно говорили мы возле Филонова, Пикассо, Кандинского. С благодарностью вспоминаю, что именно Андрей убедил меня в большой теплоте и человечности Пикассо.

Та неделя пролетела очень быстро. Мои кубинские впечатления были совсем свежи. Смотрели цветные слайды, отснятые на Кубе. К тому времени я уже открыл для себя великих кубинских художников 20- го века – Виктора Мануэля, Карлоса Энрикеса, Портокарреро, Амелию Пелаес, Вифредо Лама. Кубинское искусство, впитавшее живительные соки и местных и испанских и африканских корней, открылось самобытной страницей. Об этом мы тоже говорили за вечерним столом.

Андрей заскучал по дому, работе, мастерской.

Но вот и прощание. Подарки.

По просьбе дочери Андрей набросал три рисунка. Один – пушистых воробьёв подкрасил пастельными мелками. Приехавший с ним Владимир Жуковский тоже нарисовал птицу.

Я предложил раковины на выбор. Там были красивые шлемообразные, с бежево-коричневыми разливами перламутра, Кин-Коны и винтообразные Тритоны, но Андрей без колебаний остановился на этой Развёртке, как их называли на Кубе наши люди. Она с первого дня приглянулась ему…

Спустя годы в Красноярске в мастерской Андрей, как это умел только он, устраивал для меня – единственного зрителя непредсказуемо разворачивающуюся экспозицию ещё не виданных мною работ. По ходу неспешного разговора возникала необходимость разместить ещё что-то, ещё и так – до полного заполнения всей мастерской. За считанные часы передо мной открылся многолетний путь исканий и свершений художника. Тогда уже существовала серия – «Жизнь человека». С удивлением и радостью я увидел раковину и со всей очевидностью то, что из неё вышло…

И сейчас, взяв в руки и рассматривая раковины, те, что остались дома, легко оживают и овеществляются воспоминания кубинских дней – запах морского воздуха, шум тропических ливней, влажная прохлада просёлочных лесных дорог на затерянный в горах Сан Антонио де лос Баньос, добрые и весёлые друзья, рукотворные красоты Гаваны, огромное солнце, поднимающееся от горизонта, чёрные, бархатные звёздные ночи, подсвеченные слабыми огоньками маленьких городков и далеко разбросанный друг от друга хижин. Это напоминаниео страницах отдельной жизни…

Глядя на раковину, Андрей увидел в ней много бóльшее – саму жизнь и мир, родившиеся и пребывающие в гармонии формы и цветă, лежащие в основе творения. Мотив раковины проступает в последнем размышлении Мастера о Пространстве, Планете, Сотворении мира…

 

Вадим Серебренников, Москва, 2008 год.