- Ну, и сделал из себя личность? - не без иронии спросил меня в разговоре Саша Кобытев, сын  Евгения Степановича,

город­ской дизайнер. Перебрав разные варианты ответа, я остановился на почти искреннем: - Еще бы лет 100 поработать в этом направ­лении - я бы ответил. Мы оба рассмеялись.                                  

Далекий, но такой близкий в памяти 1966 год.

   Ура! Я студент художественного училища имени Сурикова. В училище замечательные педагоги: В. Сергин, добрейшая Ванда Петровна Худоногова, И.П. Пель, и нам повезло: по композиции преподаватель легендарный - Евгений Степанович Кобытев. Мы видели его работы в галерее, а кто-то и книгу читал - «Хорольская яма». Занятия проходили на втором этаже старинного кирпичного здания бывшего полицейского управления возле речного вокзала. В вестибюле стояли два щита, на которых студенты де­монстрировали свои работы во времена просмотров. В конце первого по­лугодия и мы, первый курс, отчитываемся первый раз перед Кобытевым. Наслышанные  и видевшие здесь же его жесткие разборы   работ на других курсах, мы с некоторым страхом ждем каждый своей очереди - ставить на щиты работы, наброски, форэскизы, композиции на разные темы: труд, учеба, пейзаж и т.д.

    Кобытев прохаживается у щитов, в черном костюме, светлой рубашке, галстуке, он подтянут и кажется очень строгим, недоволен нами: «Ну, что это за «блохоловки» - распекает он очередного сокурсника. Так он назы­вал маленькие наброски на клочках бумаги. «Где работа? Где темы? Есть у кого что показать?» - сурово оглядел он всех нас. Все затаенно молчим. «Так, пойдем по алфавиту...на «В», - вызвал он мою фамилию.

Вышел почти на ватных ногах, вывесил все, что было в папках, занял все щиты. Кобытев прошелся туда-сюда, просмотрел всё внимательно. Начал вдруг расспрашивать, откуда, из каких мест, что это такое Белово, в Кузбассе что ли, кто отец, мать, где я сейчас проживаю? «Ага, надо в общежитие. Тяжко мотаться по квартирам», - заметил он.

Все это расспросил, и, к моему сильному удивлению, мои слабенькие, как мне казалось, работы, почти похвалил. «А это как пришло?» - показал он на рисунок с петляющей дорогой по пригоркам и уходящей вдаль грузовой машиной, крытой брезентом, с развевающимся на ветру пологом сзади.

- Срисовал? Или сам подглядел где? - доброжелательно спросил он.

- Шел с шахты по дороге, хотел остановить попутку, но машина проскочила мимо, только зад ее и увидел. Вот это и запомнилось, - волнуясь, объяснил я.

-Да это же готовая заставка к концу книги, да-да. Ну, хорошо, иди, садись. В неожиданной тишине по скрипучему старому полу я ушел на задние ряды, под взглядами изумленной публики сильно хотелось раскланяться, но это от нервов.

Между тем Кобытев продолжал:

-Вот, обратите внимание: из какого-то неведомого Белово, абсолютная провинция, приезжает паренек, и сразу же заявляет о себе! Да, пользуясь вот этой площадкой, просмотром, он включился в учебу.

    Меня слегка охватил застенчивый ужас: кто-кто, а если Кобытев похва­лил... это было что-то. Вот так быстро прославился. Скоро перезнакомил­ся со старшекурсниками, и даже с общего разрешения посещал занятия на третьих-четвертых курсах, но это после. А в общежитие подселили на втором курсе,

не без участия Евгения Степановича,  как мне объяснили те же старшекурсники.    Эх, жаль, что я не устоял на высоте по разным обстоятельствам (искал ра­боту, жилье) и к следующему просмотру работ сделал мало и испытал кош­мар позора перед самим собой. Евгений Степанович, по его словам, желая «отдохнуть от блохоловок », сказал: «Иди, Ваганов, ставь». А ставить мне было нечего - три-четыре наброска. Зачем я вообще вышел! «Ладно, иди, са­дись, бывает, - великодушно простил учитель. - Бывают взлеты, бывают и падения, все надо выстоять, - громко с воодушевлением продолжал Евгений Степанович. - Повторяю: бывают взлеты и падения, успехи и неудачи - все это результаты деятельности, а личность только в деятельности может себя утвердить, в поступках, в своей позиции к себе, к работе, к жизни. Надо быть в первую очередь требовательным к самому себе, к себе, повторяю, а не к соседу или кому бы то ни было. Через дела себя человек заявляет. Сейчас у вас замечательный возраст, возможность развивать себя всесторонне. Вы молоды, здоровы! Учитесь, постигайте ремесло, не забывайте физически развиваться. Лень одолевает, трудности - пользуйтесь любым случаем побороться со сла­бостями, достичь своей цели. С сожалением осознает человек в зрелые годы, где он недотянул, недоработал, недоучился. Вот, чтобы не было этого запозда­лого сожаления, еще раз говорю вам: делайте из себя личность смолоду».

       Вот так, почти проповедью, запомнились мне слова, чуть ли не дослов­но, и запали в душу. Многие, кто учились у Евгения Степановича, серьезно и требовательно отнеслись к «застраиванию» своей личности и достигли определенного успеха в жизни, в творчестве.

Какие замечательные профессионалы и оригинальные личности полу­чились из студентов Кобытева. Я еще застал их в училище, когда они за­канчивали его. Это Капелько В., Горенский Г., Кудринский. В., Баженов В., Алтынов Е., Иванова Л., Шавловский С, Пилипчук В., Янов В. и много других за­мечательных художников.      

      Студенты - народ находчивый. С серьезным видом научили кого-то из наивных первокурсников: «А вы спросите у Евгения Степановича про бе­лую прядь на голове сзади?» И кто-то при случае на занятиях задал этот вопрос. Видно, учебный момент был исчерпан, и вопрос погрузил Евгения Степановича в военное прошлое. Рассказчик он был замечательный, а его судьба в войну трагичной. Ранения, плен, концлагерь Хорольская Яма...

     «В это место, - он повернулся к нам затылком, показал, - целился кон­воир, когда я упал на этапе от потери крови, слабости, физической и безыс­ходной ненависти к фашистам. Кто-то из них просто пристреливал упавших - чего время тратить...Осень, грязь, холод, а впереди, в лагере для немцев, тепло, шнапс, а эти упавшие - задерживают. Пристрелить, и все тут. Упал и я, теряю сознание и чувствую - подхватывают на руки, обступили, окружили, почти понесли на руках. Этим и не дали выстрелить, а место, куда целился гитлеровец, куда должна была войти пуля - поседело. Вот такие чудеса!»

    И на других курсах занятия редко проходили без рассказов о войне, правдивых и порой просто страшных. Нам повезло, мы слушали живого очевидца, писателя, художника, нашего учителя. Как-то я услышал, что кто-то спросил, явно желая переключить учебную тему на военную (речь шла о личности): «Евгений Степанович, а Гитлер - тоже личность?»... Наверное, Кобытев знал, что его пытаются отвлечь не по теме, но категорически и жес­тко ответил: «Гитлер и фашисты - это нелюди, душегубы. Есть выражение «криминальная личность». Здесь это уместнее. А мы говорим о личности в общечеловеческом смысле». Неожиданно Евгений Степанович почти доб­родушно стал рассказывать о том, что не всех немцев охватило безумие фа­шизма, были антифашисты. «С одним из них, - он назвал имя и фамилию, - крепко подружился. Вот это личность! Концлагерь болезни, возраст, а он пишет, выступает против войны, против фашизма. Летели на маленьком са­молете на встречу с ветеранами в глубинке, это где-то на Украине. Самолет, вроде кукурузника, сел на дозаправку. Так этот немец снял пальто: «Подер­жи, - говорит, - я сделаю пробежку по взлетной полоске, не успел сегодня сделать физзарядку». И он делал ее ровно 20 минут... Вот такая пунктуаль­ность, немец все-таки. И лет ему знаете сколько было? Под семьдесят. Война застала его зрелым человеком. Но, как личность, он не принял фашизм, и до конца жизни поклялся бороться с этой чумой. И боролся всеми силами».

    Рассказы Кобытева мы, первокурсники, слушали, затаив дыхание, его слова и образы глубоко запали в мою память, и я рад, что вот таким бесхит­ростным способом: стенды о его жизни, воспоминания о нём мы Евгения Степановича не забываем. А я чувствую некую вину, что не устоял на той высоте, на которую он подсаживал меня в далеком 1966 году.

Наш любимый Андрей Поздеев не учился у Кобытева, они были почти ровесниками-фронтовиками. Я видел их сдержанные, уважительные от­ношения друг к другу.

В 1970-е годы я уже не учился в училище, дружил с Поздеевым, его же­ной, почти жил у них дома, пропадая с красками на Столбах, в заповедни­ке вместе с Андреем. В Доме художника мастерские Поздеева и Кобытева были почти рядом. Евгений Степанович не работал в училище, болел, но был весь в творчестве, каких-то поисках, писал книгу о композиции.

Однажды вечером он пригласил художников и Андрея к себе в мастерс­кую. И я с разрешения пошел. Собрались более десяти художников. В по­лумраке Евгений Степанович через эпидиаскоп как слайды начал пока­зывать собственноручно изготовленные, склеенные краской куски стекол с живописью внутри. С подсветом на экране изображения были сказочно-красивые, живописно-театральные, яркие и сочные.

И Евгений Степанович с восторгом объяснял, как случайные разводы красок могут дать изумительные картины такого абстрактного свойства.  Целая лекция была, и после я спросил Андрея, зачем это было так почти конспиративно показано? На что Андрей с печальной усмешкой ответил: «А затем, что Евгений Степанович при своем академическом образовании допускает существование абстрактного изображения, хотя бы вот в таком виде, почти как в детском калейдоскопе, трубе со стеклышками, которую кру­тят перед глазом. Его, как художника, восхищают эти якобы случайные соче­тания форм и красок... Какие случайности! - с чувством сказал Андрей, - если он сам к этому руки приложил! Даже по разводам нефти на мокром асфальте человек может пройти и не обратить внимания на радужную красоту этих раз­водов, а другой остановится, и будет восхищаться! Это же дело вкуса человека - все это увидеть, в его способности понять красивое и некрасивое. Да, трудно отойти от шаблонов! Вот Евгений Степанович хочет отойти от них. Ему бы холст поставить и самому написать эти так называемые абстракции. Непросто решиться на это, - задумчиво закончил Андрей, - а ведь так близко подошел, но традиционный реализм «не пущает» дальше вот этих стекол».

Мне, конечно, было интересно узнать такое честное мнение художника о художнике, и сказано оно было доброжелательно и, как видно, в сильно узком кругу, но я запомнил.

Через много лет в школьный музей А.Г. Поздеева из Москвы, из галереи СИТИ пришла копия книги отзывов с персональной выставки А. Поздее­ва, г. Красноярск, 1964 год. Копия, как и многое доброе другое, была сделана Н.Г. Ткаченко, директором галереи СИТИ, рано ушедшим из этого мира. Он был неутомимым популяризатором творчества А.Г. Поздеева и вдох­новителем создания нашего музея. О самом Кобытеве мы собрали с помощью его дочери, Веры Евгеньевны, замечательные материалы о биографии и творчестве. С некоторым трепетом и волнением открывал я книгу, зная, что в ней отзыв Евгения Степановича на творчество А.Г. Поздеева. Поразило то, что с этого отзыва начиналась вся книга. Кобытев был первый, кто написал свое мнение. В те времена в Союзе над Поздеевым строжились, поучали, уп­рекали в этюдности, незаконченности, чрезмерной яркости красок, почти в формализме. Это было почти ругательство, но Андрей не поддавался, оста­ваясь самим собой. Какое же мнение выскажет Кобытев о творчестве такого неординарного художника? Прочел и был восхищен, Евгений Степанович понял и принял талант Андрея, и отзыв оказался шире, глубже, принципи­альнее, чем просто мнение «понравилось - не понравилось». С радостью привожу запись полностью, в ней весь Поздеев и весь Кобытев.

В.Г. Ваганов Июнь 2007 г.

Из книги отзывов, г. Красноярск

Приветствуем самостоятельного, подлинно самобытного художника, художника «без страха и упрека»!

    Ни в чем не упрекнешь Андрея Поздеева: ни в погоне за модой, ни в эк­лектике, ни в лености, ни в отсутствии темперамента, ни в сутяжничестве и карьеризме, ни в отсутствии связи с жизнью, ни в чем...

   Когда снова и снова просматриваешь его творчество, когда вспомнишь его другие вещи, не показанные на выставке по независящим от автора причинам (зональная выставка в Новосибирске), становится жаль тех, ко­торые подражают манере А. Поздеева. Примером подражания здесь долж­но быть само отношение к творчеству, к товарищам по ремеслу.

    Нужно ли художника с определенным видением, художника мастера картины-этюда тянуть к каким-то весьма туманным и не ясным «завер­шенным» и «законченным» произведениям?

    Спорно все это... 

   Хочется пожелать художнику здоровья, здоровья и еще раз здоровья. А новые вещи, новые выставки, новые живописные откровения, новые успехи - будут!

Художник Е. Кобытев Ноябрь 1964 г.